Петя вышел на набережную.

Здесь было тоже жарко, чисто и пусто.

«Сказал на свою голову, – вспомнил Петя Скуфина. – Теперь каждый раз пристает, дурак.Хорошо, что про мать не знает».

Он добрел до Малого Каменного моста, посмотрел на работу молодого регулировщика в белом кителе и белом шлеме, перешел через мост.

На «Ударнике» по-прежнему висели две афиши – маленькая «Арсен» и большая «Ленин в Октябре». Петя уже трижды посмотрел «Арсена» и дважды «Ленина в Октябре».

Недавно покрашенная крыша «Ударника» сверкала серебром.

Петя направился к большому серому дому, возвышающемуся над куполом «Ударника», но вдруг остановился.

«Сейчас начнется! – хмуро подумал он. – Опять из школы сбежал?! Прогуливаешь? В физиономию захотел?!»

Бабушка шла на него, сворачивая жгут из розового полотенца.

– Ты думаешь, без родителей я тебе шалберничать позволю?!

Петя сплюнул, посмотрел на свои окна. В столовой занавешено, как всегда. В детской открыто. Наверно, Тинга вырезает своих кукол.

Он сделал еще несколько шагов и остановился.

Рядом стоял подвижной лоток с газировкой. С трех мокрых стаканов на алюминиевом подносе стекала вода. Солнце тяжело светилось в перевернутом стеклянном конусе с вишневым сиропом. Худая продавщица с желтыми кудряшками из-под белой пилотки и с папиросой в стальных зубах сонно глянула на Петю.

Он сунул руку в карман и тут же вспомнил, что денег нет.

«Каждую копейку теперь надо беречь!» – бабушка очень часто стала пересчитывать оставшиеся деньги и прятала их в новом месте – не в китайской шкатулке отца, а в своей коробке с орденом.

– Ну что, истребитель? – хрипло спросила продавщица. – Полный потянешь аль половинку?

Петя повернулся и побрел через проезжую часть – на ту сторону.

Фонтан по-прежнему уже вторую неделю не работал, на скамейках сидели редкие люди. По клумбе ходили голуби.

Петя добрел до ближайшей скамейки и плюхнулся на нагретое солнцем крашеное дерево. Положил желтый портфель на колени. Замок портфеля глупо улыбался.

– Дурак… – Петя плюнул в латунную морду замка.

На лавоче возле клумбы засмеялась девушка. Парень в футболке что-то быстро, но негромко рассказывал ей. Она смеялась, облизывая эскимо, зажатое двумя круглыми вафлями.

– Дура… – Петя зло посмотрел на девушку.

Нагретая полуденным солнцем, Москва была полна дураков.

Петя дернул себя за кончик пионерского галстука, посмотрел на портфель. Замок по-прежнему улыбался сквозь слюну.

– Скройся, гад! – Петя плюнул так сильно, что слюна попала на галстук.

– Бесполезно. Слюны не хватит, – раздался спокойный голос рядом.

Петя повернул голову.

На другом конце скамейки сидел мужчина в светло-сером костюме с такого же цвета шляпой на голове.

– Его только плавильная печь исправит. – Мужчина подмигнул Петиному портфелю, снял шляпу и стал быстро обмахиваться ею. – Сентябрь, а духота как в июле. Хоть бы картошкин дождичек ливанул…

Он был неопределенного возраста, лысыватый, с узким сухощавым лицом.

«Кондуктор какой-то», – подумал Петя.

– Ну что, Петь, допекла тебя бабишка – потная пипишка? – спросил незнакомец. – Ладно бы за дело грызла, старая. А то ведь со страху бесится – как бы завтра за ней не пришли. А была-то раньше неробкого десятка – зам. начальника политотдела армии. Не баран чихал. В девятнадцатом под Херсоном, когда белые прорвались и Буракявичюса ранило, она шестерых из маузера застрелила. Потом, когда Городовиков с бригадой подошел, она Парфенова перед строем лично расстреляла. А теперь без валерьянки не засыпает. Кому она нужна?

Петя недоверчиво смотрел на незнакомца. Больше всего его удивляло, что тот знает тайное прозвище бабушки «бабишка – потная пипишка», которое Петя придумал не так давно, бормотал только про себя и не говорил даже сестренке Тинге.

– Вы из НКВД? – спросил Петя.

– Не совсем. – Незнакомец достал пачку «Казбека», быстро закурил.

Его руки, глаза, губы – все было быстрое, по-движное; но в быстроте этой не было никакого беспокойства, наоборот, был какой-то тяжкий покой, нарастающий с каждым движением.

– А откуда вы знаете про… – начал было Петя, но незнакомец перебил его, со свистом выпустив дым из узких губ.

– Я все знаю, Петя. Знаю, что ты живешь вон в том Доме Правительства, в квартире сто пятьдесят. Что ты хочешь стать эпроновцем, моряком-подводником. Что ты смертельно поругался с Ундиком, а Володяю сломал затылком палец. Знаю, что ты любишь теребить соски, чтобы уснуть быстрее. Знаю, что тебе уже двенадцатый раз снится папа с деревянными руками. Знаю, что ты зашил в подушку Тайную Пионерскую Клятву, сокращенно ТПК. И в этой ТПК семь пунктов. Первый – никогда не плакать. Второй – встретиться лично с товарищем Сталиным. Третий – собирать материалы на врагов папы. Четвертый…

– Вы… гипнотизер? – прошептал покрасневший Петя.

– Не совсем. – Незнакомец смотрел на клумбу серо-голубыми, ни на секунду не останавливающимися глазами.

– Вы знаете, где мои родители?

– Знаю.

– Они в Бутырках?

– Нет.

– В Лефортове?

– Твоя мама в Лефортово.

– А папа? Его же раньше арестовали, тридцатого июня.

– Папа не в Лефортово.

– А где?

– В Бутово.

– Это что, тюрьма?

– Это место под Москвой.

Петя облизал пересохшие губы. Девушка доела мороженое и кинула остатки вафли голубям. Парень стал гадать ей по руке.

– А почему тогда у бабушки в Лефортове деньги не приняли? – спросил Петя.

– Неразбериха. Тюрьма переполнена. Твоя мама в камере номер семьдесят четыре. На втором этаже.

– Правда?

– Я всегда говорю правду.

Петя растирал пальцами слюну на замке портфеля.

– Скажите… а я… а за что их арестовали? Они враги?

– Нет. Они не враги.

– А за что тогда?

Незнакомец кинул папиросу в громоздкую черную урну.

– Вот что, Петя. Петр Лурье. Я могу тебе помочь. Могу сделать так, что твою маму выпустят.

– А папу? – выдохнул Петя.

– С папой сложно. Но маму – могу. Но с одним условием. Если ты мне сегодня поможешь в одном важном деле.

– Вы шпион?

– Нет. Я не шпион, – хрустнул тонкими сильными пальцами незнакомец. – Скажи мне, только быстро – да или нет? И не тяни время. Его и так в обрез.

– А вы… вас как зовут?

– Аварон.

– Вы… армянин?

– Не совсем. Ну, так – да или нет? Быстро, Петя.

Незнакомец встал. Он был среднего роста, худощавый и неуловимо-сутулый.

– Да, – сказал Петя и тоже встал.

– Тогда поехали. – Незнакомец поднял стоящий у скамейки пухлый портфель и пошел к трамвайной остановке.

Петя со своим портфелем поспешил за ним.

Они молча доехали до Казанского вокзала.

Отстояв небольшую очередь, Аварон сунул мятую пятерку в окошко кассы:

– Удельная, два билета.

– А это далеко? – спросил Петя.

– Не задавай вопросов. – Получив билеты, Аварон зашагал к седьмому пути.

Они вошли в последний вагон электрички, сели на свободную скамью.

Ехали молча в переполненном вагоне. Люди стояли в проходах.

– Пионер, уступи место, – посмотрела на Петю полная дама в панаме.

– У него арестовали отца и мать, – громко сказал Аварон, не глядя на даму.

Дама замолчала.

В Удельной вышли. Аварон глянул на часы.

– Еще полчаса. Пошли.

Миновали поселок с рынком и одноэтажными домами, прошли сквозь сосновый перелесок и оказались возле небольшой церквушки. Рядом с ней возвышался небольшой пригорок, поодаль терялось в зелени заросшее кладбище. Возле церкви толпился народ, в основном пожилые женщины.

Аварон взошел на пригорок и сел на траву:

– Садись.

Петя опустился рядом.

– Сейчас начнут, – прищурился Аварон на церковь. – Значит, слушай меня внимательно, Петр Лурье. Когда начнется акафист, ты войдешь в церковь. И встанешь напротив иконы Параскевы Пятницы. И будешь стоять и смотреть. Запомни, мне нужно только то, что упадет на пол. Понял?